Субстанциальная целостность

Двойственность субстанции и акциденции онтологически имеет огромное значение, так как она касается целостности сущего. С одной стороны, следует придерживаться того, что все, что вообще существует, есть или субстанциально (в себе) сущее или его дальнейшее определение (в другом). Это полная дизъюнкция (disiunctio completa), или-или, исключающая третье. Что бы ни «было», оно должно быть или субстанциально «в себе» или не в себе, т. е. «в другом». Это различение должно пониматься правильно.

Субстанция есть целое: реальная сущностная целостность или сущностный смысловой образ сущего. В основании давней дискуссии об атомарных носителях субстанциальности лежало недоразумение. Хотя оно восходит и к учению о монадах Лейбница, однако именно он вопреки Локку и в связи с аристотелевским учением о форме подчеркивал целостность субстанциального смыслового образа. Речь идет не о том, субстанции ли атомы или элементарные частицы (какого бы ни было вида), а о том, что целая вещь, тем более живое существо, образует субстанциально в себе существующий, сущностно определенный смысловой образ.

Однако к конкретной действительности некоей конечной субстанции необходимо принадлежит ее акциденциальное отображение [Auspragung]. Если (в абстрактном мыслительном опыте) отделить от субстанциальной вещи все акциденциальные определения, то не останется ничего, не останется даже субстанции. Отсюда ясно, что субстанция не исключительно лишь в себе существующее и в себе определенное нечто, а онтологический принцип со всеми присущими ему содержательными определениями, которые он на себе несет и объединяет в субстанциальное сущностное единство и в субстанциальную смысловую целостность. Она всегда и необходимо акциденциально определена, однако в этом способна также к изменению, но в такой мере, что во всем становлении и изменении своих (акциденциальных) определений (субстанциально) она остается такой же, каковой осуществляется и отображается в них.

Здесь уже обнаруживается действие, в котором мы можем усматривать основную акциденцию[28]. Все сущее есть действующее (опте ens est agens). Конечная субстанция должна акциденциально исполняться и осуществляться. Однако она не должна полагать это конкретное исполнение действия. На необходимости действия, но и на контингенции определенного действия, или, иными словами, на необходимости акциденциальной определенности, но на контингенции определенных акциденций основывается возможность изменения или, как говорили древние, движение (kinesis, motus) конечного субстанциально сущего. В связи с этим ниже остановимся на бытии и действии.

Прежде, однако, мы обратимся к центральному возражению против понятия субстанции, которое выдвигает эмпиризм. Оно было подготовлено Дж. Локком, но четко сформулировано прежде всего Д. Юмом и последовательно вытекает из принципиальных позиций эмпиристского мышления, стремящегося все познание свести к одним только чувственным впечатлениям.

Субстанция как таковая не дана чувственному впечатлению. Мы воспринимаем лишь некую (более или менее) постоянную связь чувственных качеств, например: 1) Я вижу нечто протяженное, такой-то формы, такого-то цвета и т. п.; я чувствую, что оно твердое, гладкое, сухое и т. п. 2) Я констатирую, что эти чувственные качества определенное время находятся в постоянной связи. 3) Это вызывает привычку и соответствующее ожидание, что такая связь чувственных явлений в дальнейшем сохранится. 4) Это же побуждает меня рассматривать данную «связку феноменов» как некую вещь (некий стол, некое дерево и т. п.), которая субстанциально существует в себе и которой чувственные качества присущи как свойства. Так я проецирую (субъективное) понятие субстанции на (объективную) реальность[29].

Это возражение перенял на свой лад Кант. Для него понятие субстанции также значимо не объективно (для вещей самих по себе), а лишь субъективно (для явлений). И все же он обосновывает субъективную значимость по-иному, нежели Юм, – не психологически (привычкой и ожиданием), а логической необходимостью мыслить некоторые явления чувственного созерцания в априорных категориях (чистых рассудочных понятиях) субстанции и акциденции (у Канта: субсистенция и ингеренция).

В возражении Юма верно то, что субстанция никогда не дана нам исключительно лишь благодаря чувственному восприятию. Но, вопреки Юму, это отнюдь не доказывает, что данное понятие не имеет реальной значимости; напротив, отсюда ясно, что мы не только чувственно воспринимаем действительность мира опыта, что она уже всегда духовно пронизана и понята нами. Мы живем не только в мире чувственных впечатлений, но и в некоей все же духовно понятой действительности. Этого не объясняют и априорные рассудочные понятия Канта, которые устанавливают только мир явления.

Исток понятия субстанции находится в реальном собственном опыте, в опыте не только чувственного восприятия, но и духовного знания и сознания. И если я хотя бы вопрошаю или, кроме того, полагаю некий сознательный акт, то я знаю, что я вопрошаю, и этот акт полагаю как свой акт. Я знаю себя как тождественный субъект актов, который, однако, не тождественен с различными и переменчивыми актами. Я знаю, что я подвержен изменениям, влияниям, отношениям, пространственным и временным взаимосвязям и т. п., и все же как субъект этих определений я остаюсь «таким же». Здесь мы испытываем реальность того, что философски обозначаем как субстанцию. Точно так же в этом я знаю, что я сам есмь деятельный и, действуя, полагаю самого себя в новую действительность исполнения акта; она есть акциденциальное дальнейшее определение того, что я субстанциально есмь.